ЦИТАТА – Митрополит Сурожский Антоний: «Проповеди. Притча о блудном сыне: прощение (Луки 15:11-32)»

«Евангельская история говорит нам не только о грехе и покаянии, но и о прощении, которое нам дается Богом. 

Когда блудный сын, пришедший в себя путем страданий, обездоленности, одиночества, отверженности, направился к отчему дому, и когда он был еще далеко от дома, хотя уже мог вдали видеть его очертания, отец, который, вероятно, много-много раз выходил и вглядывался вдаль, ожидая возвращения своего сына, – его увидел. Евангелие нам говорит, что в сердце отца загорелись жалость и милость, и не ожидая его прихода, он, ранее оскорбленный грехом и бессердечием своего сына, устремился к нему навстречу и пал на его плечо, и обнял его, и целовал его.

Прежде всего: часто ли наша любовь остается такой непоколебимой, что мы постоянно выходим на порог нашего дома, который означает, что мы – вместе, и глядим вдаль в надежде, что он вернется? 

Так ли мы встречаем друг друга, когда видим, что издалека, из той далекой страны, куда каждого из нас в какой-то момент (а иногда и часто в жизни) уносит грех, к нам возвращается бывший друг, знакомый, приятель, родной? Так ли мы его встречаем? И когда мы видим, что идет в нашу сторону человек, который был нам близок, но стал далеким, – часто ли бывает, что мы в сердце поражены огнем прежней любви, лаской, жалостью? И часто ли мы первыми устремляемся навстречу и не ожидаем ни слова сожаления, ни покаяния, ни признания: обымем человека, приласкаем, утешим его в том, что он оказался неверен в любви и дружбе?

Не чаще ли мы ведем себя, как тот сын, который ничем не был виноват перед своим отцом, и когда вернулся с поля, с работы, и услышал, что радость наполняет отчий дом, прежде чем причаститься этой радости, захотел узнать, чему там радуются: почему здесь радость вне меня? И когда узнал, что его младший брат, который погибал, теперь вернулся, он не захотел войти.

Грешный брат его, поняв, что сделал, увидев состояние, в которое он пришел в далекой стране, преодолевая стыд и страх, неуверенность в том, как его примут, пошел к отцу. А этот праведный стоит вне дома, где радуются, что погибший вернулся к жизни, и ждет, чтобы отец вышел его просить: «войди в общую радость! Я радуюсь, радуются слуги, радуется брат – приди, приобщись нашей радости». Отец даже не может его просить, чтобы он свою радость внес в общую радость, потому что ясно: никакой радости у этого праведного нет о том, что погибший спасся.

Смотрите, как говорит отец, и как говорит праведный сын! Обращаясь к отцу, этот праведный сын говорит, что за все годы добродетельной жизни и труда отец его не наградил – словно платного рабочего! – ничем, а когда вернулся “этот твой сын”, он заколол упитанного теленка. А отец ему отвечает: разве нам не надо было радоваться, “когда твой брат вернулся?”. Праведный видит в блудном только согрешившего сына своего отца, которого за брата он уже не может принять, а отец ему напоминает, что если для него блудный – сын, то для праведника он – брат.

Опять скажу: часто ли бывает, что мы воспринимаем человека согрешившего – даже не против нас, а вообще поступившего плохо – как своего брата? Не чаще ли мы говорим “твой сын” – презрительно и отвергающе? Часто ли мы признаем, что он мне все равно брат, он – родной, он дорог отцу, а значит, и мне должен быть бесконечно дорог? Но нет, мы подобны этому сыну, который воображал себя добродетельным, потому что был хорошим работником, хотя оставался чуждым всему духу отчему.

Отец не дает пришедшему сыну попроситься в работники: в работники он его не может принять, он его может принять только как вернувшегося сына.

Отец повелевает рабам: принесите самую лучшую одежду, которую он носил до того, как стал чужим в этом доме, до того, как сбросил ее с плеч, чтобы нарядиться по-иностранному, по-иному. Потом отец повелел принести ему перстень: не просто кольцо, но тот перстень, которым человек в старое время, когда люди были неграмотны, запечатлевал каждое свое послание; перстень, который тому, кто им обладал, давал власть.

Почему отец это сделал? Почему он не стал сперва требовать доказательств, что сын покаялся? Потому что раз тот преодолел и стыд, и страх, чтобы вернуться, отец знал, что он прочно пришел домой.

Так ли мы поступаем? Когда к нам приходит, возвращается человек, который когда-то был нам дорог, а потом нас оскорбил или обидел кого-то нам близкого, – дадим ли мы ему все, чем ранее он обладал? Окутываем ли мы его в прежний теплый уют? Готовы ли мы дать ему перстень, которым он может запечатлеть в конце каждого письма нашу подпись?

Если нет – примирение не прочно. Потому так страшно бывает идти мириться, когда знаешь, что отца не встретишь, а встретишь ложную добродетель, ложную праведность, унижающую, оскорбительную праведность того, кто скажет: ты мне не брат, даже если Тот, как и меня, признает тебя Своим сыном.

Подумайте над этим вопросом прощения: как бы не оказалось, что мы не умеем прощать, и как бы это наше неумение не обратилось на нас, а не на тех, кого мы отвергаем и кого, за их покаяние, за страдания и слезы, за томление душевное уже простил и принял Господь. Аминь.»

Поделиться:

Войти с помощью: 

Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.