«Я смотрю на оксфордских студентов и вижу, что с одинаковым правом можно сделать два вывода о «подрастающем поколении», хотя на самом деле студенты по всем статьям отличаются друг от друга не меньше, чем от нас, преподавателей. Множество фактов доказывает нам, что вера – при последнем издыхании; ровно столько же доказательств, что вера возрождается. И то и другое правильно. Должно быть, полезней будет рассмотреть и понять обе тенденции, чем прикидывать на глаз, «кто кого».
Упадок веры, принесший столько горя одним и радости другим, доказывается тем, что церкви теперь пустуют. И правда, в 1900 году они были полны, а сейчас, в 1946-м, там никого нет. Но случилось это не постепенно, а сразу – как только людей перестали заставлять. В сущности, это не упадок, не падение, а прыжок. Шестьдесят человек, приходивших в храм из-под палки, больше туда не ходят; пятеро верующих ходят, как ходили. Случилось это не в одном Оксфорде, а по всей Англии.
Во всех слоях населения, во всех частях страны церковных христиан стало гораздо меньше. Как обычно считают, это доказывает, что за последние полвека наш народ перешел от христианского миросозерцания к мирскому. Но, судя по книгам, люди XIX века смотрели на мир точно так же. Исключений очень мало. Романы Мередита, Троллопа, Теккерея написаны не теми и не для тех, кто ставит вечное выше временного, считает гордыню грехом грехов, жаждет нищеты духовной и Божьей благодати. Еще удивительней, что сам Диккенс в «Рождественских рассказах» не вспомнил о Божьей Матери, волхвах и ангелах, а выдумал каких-то духов и символами своего любимого праздника сделал не вола и осла, но гуся и индейку. Самый же редкостный пример – в 33-й главе «Антиквария», где лорд Гленаллен прощает старую Элспет. Если верить Вальтеру Скотту, Гленаллен вечно каялся, молился и помышлял только о небесном. Но когда он прощает врага, о христианстве и речи нет – он просто по природе своей великодушен…
Поймите меня правильно. Я не хочу сказать, что Скотт не был смелым, добрым и благородным человеком и прекраснейшим писателем. Я хочу сказать, что и он, и многие его современники воспринимали всерьез только светские, мирские ценности. В этом смысле Платон и Вергилий ближе к христианству, чем они.
«Упадок веры» — явление неоднозначное. Точнее всего сказать, что в упадок пришло не христианство, а расплывчатый теизм, с крепким, а порой – и рыцарским нравственным кодексом. Теизм этот не «стоял против мира» – им были пропитаны насквозь все наши институции и чувства; в церковь же его сторонники ходили в лучшем случае из вежливости или по привычке, а в худшем – из лицемерия. Когда социальное давление исчезло, – не возникло ничего нового, просто стало виднее, что к чему. Тех, кто ищет в Церкви Христа, пересчитать не трудно, если туда не ходит никто другой… Смутная религиозность сопротивляться не умеет. Она рыхла и податлива.
Таким образом, «упадок веры» – настоящее благословение. В самом худшем случае он хотя бы ставит все на свои места. Современный студент может выбирать. Он может рассуждать о христианстве, потом – и обратиться. Я помню времена, когда это было труднее. Религиозность слишком расплывчата, чтобы спорить («слишком священна, чтобы упоминать о ней всуе»). О ней полагалось говорить тихо, тайно, как о болезнях.
Конечно, целомудрие всегда запрещает слишком легко говорить о Боге. Но чисто социальные, вкусовые, светские запреты ушли. Туман религиозности рассеялся: мы видим обе армии; можно начинать бой. Для «мира» упадок веры очень вреден. Встало под удар все, что давало возможность сносно и даже счастливо жить в Англии: сравнительная чистота нашей общественной жизни, сравнительная человечность, пристойные отношения между политическими противниками. Но я не уверен, что это затруднит обращение в христианство. Скорее, наоборот.»